***
Этот холод и ржавчина липнут к рукам,
студит кровь сквозняками ледяная тоска.
С каждым днем все темней, все труднее дышать.
Не согреться, не скрыться, не убежать.
Утром сядешь в метро, потом взрыв и - привет:
было сто тысяч планов, будет новенький склеп,
восемь строк в новостях, черный день у друзей -
смерть и ржавчина здесь проникают везде.
В доме пусто и страх пляшет на площадях.
Где-то снова заложников не пощадят.
Будет траур в стране, будем саваны шить.
Нету сил больше плакать, бояться, и жить.
Этой осенью вновь с нами что-то не так,
и в большую беду вырастает пустяк.
Плохо выточишь камень - обрушится храм
и святыни твои растерзают ветра...
26 октября 2005.
Вот такие кошмары пишутся в последнее время. Я честно пыталась отвязаться - не получилось. Появилась навязчивая трагическая мелодия, а потом в довесок - вот этот замечательный текст...
Этот холод и ржавчина липнут к рукам,
студит кровь сквозняками ледяная тоска.
С каждым днем все темней, все труднее дышать.
Не согреться, не скрыться, не убежать.
Утром сядешь в метро, потом взрыв и - привет:
было сто тысяч планов, будет новенький склеп,
восемь строк в новостях, черный день у друзей -
смерть и ржавчина здесь проникают везде.
В доме пусто и страх пляшет на площадях.
Где-то снова заложников не пощадят.
Будет траур в стране, будем саваны шить.
Нету сил больше плакать, бояться, и жить.
Этой осенью вновь с нами что-то не так,
и в большую беду вырастает пустяк.
Плохо выточишь камень - обрушится храм
и святыни твои растерзают ветра...
26 октября 2005.
Вот такие кошмары пишутся в последнее время. Я честно пыталась отвязаться - не получилось. Появилась навязчивая трагическая мелодия, а потом в довесок - вот этот замечательный текст...