Dec. 6th, 2010
Волшебная рождественская сказка...
Dec. 6th, 2010 02:38 pmв рождество все немного волхвы

.
Вертеп с пятью окошками, каждое открывается.
.

( заглянуть внутрь )
Спасибо
alpamare за наводку!

.
Вертеп с пятью окошками, каждое открывается.
.

( заглянуть внутрь )
Спасибо
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
Клим Чугункин сделал карьеру...
Dec. 6th, 2010 03:28 pm( Read more... )
Критиковать Сталина и его деятельность - "это значит хулить Духа Святого, хула на Которого не простится ни в этом веке, ни в будущем", в конечном итоге заключает о. Георгий, прибегая к обильному цитированию Нового Завета.
После таких дивных богословских сочинений такие невинные фотографии уже не удивляют: ( Read more... )
Меня вообще, чем дальше, тем труднее удивить.
Критиковать Сталина и его деятельность - "это значит хулить Духа Святого, хула на Которого не простится ни в этом веке, ни в будущем", в конечном итоге заключает о. Георгий, прибегая к обильному цитированию Нового Завета.
После таких дивных богословских сочинений такие невинные фотографии уже не удивляют: ( Read more... )
Меня вообще, чем дальше, тем труднее удивить.
неизвестные и прекрасные...
Dec. 6th, 2010 04:05 pmАрхиепископ Михаил (Мудьюгин).
А я даже не знала об этом удивительном человеке. Под ссылкой - полный текст, я цитирую лишь отрывки.
Девять месяцев провел он в тюремной камере, в которой было размещено еще двадцать заключенных. Спать приходилось то на полу, то на столе. Приговор несовершеннолетнему преподавателю Закона Божия оказался сравнительно мягким: три года концлагеря условно. По своей скромности владыка мало рассказывал об этом времени своей жизни. Помню только одно его воспоминание, которым он делился неоднократно. Долгое время ни у кого из обитателей камеры не было Евангелия, и Михаил истосковался по слову Божию. Наконец, долгожданную книгу как-то удалось получить с воли; предвкушая радость любимого чтения, юноша улегся с нею на тюремные нары. Но прежде, чем Михаил успел углубиться в глаголы вечной жизни, он услышал голос соседа по камере – пожилого католического священника: “Молодой человек! Эту книгу надо читать, стоя на коленях…”
У архиепископа Михаила была еще одна особенность, отличавшая его от многих собратьев. Он категорически отказывался принимать деньги или ценные подарки от духовенства. Ни копейки сверх установленного архиерейского жалованья не тратил на себя. К старости архиерей-бессребренник не скопил ничего: ни дачи, ни квартиры, ни машины, ни денег на банковском счету. Лишь комнатка в петербургской квартире его дочери.
Не совсем обычным было и совершаемое им богослужение. Следуя примеру митрополита Никодима, он благословлял чтение Евангелия, Апостола и паремий на русском языке по Синодальному переводу. Заменял некоторые наиболее непонятные выражения в богослужебных текстах. Громко произносил вслух евхаристические молитвы. Владыка стремился донести каждое слово, каждую мысль церковной службы до ума и сердца всякого человека, стоящего в храме. И всегда с глубокой верой, с особой убежденностью и осмысленностью произносил слова молитв.
Владыка Михаил был ярким проповедником Евангелия. Он неизменно говорил о главном: о Христе и о спасении. И всякий раз его проповедь – очень разная по стилю в зависимости от аудитории – была благовестием радости. Радости верить, радости знать Бога и любить Его, радости быть любимым Им. Конечно, владыка говорил прекрасным русским языком (хотя и несколько суховатым, он не любил красивости и елейности), конечно, его проповедь была безукоризненно выстроена. Но сила воздействия была не в этом. Он говорил от своего опыта, говорил о том, что действительно составляло весь смысл и всю радость его жизни.
“Церковь не хочет замечать свои «болячки»”. Увы, владыка мог еще раз убедиться в справедливости этих своих слов после публикации книги, которую некоторые читатели расценили как критиканство, очернительство или даже еретический соблазн. Впрочем, он был к этому готов. С юности он знал, что за верность Христу приходится платить дорогой ценою, и не искал покоя в старости. Он просто не мог молчать, когда видел, что “обряд... занимает первое место, а сущность таинства становится чем-то второстепенным”, что “произнесение («вычитывание») молитв, предусмотренных уставом, начинает казаться многим более важным, чем их осмысленное переживание”, что “апокриф… становится более популярным чтением и пользуется большим доверием и авторитетом, чем Священное Писание”, и – самое для него невыносимое – “великий, святой, спасительный, божественный облик Христа Спасителя заслоняется обличиями и заповедями человеческими”.
Преданность владыки Михаила идее христианского единства, его открытость к дружескому диалогу с христианами иных вероисповеданий была другим проявлением его всегдашней сосредоточенности на самом главном в христианстве. В центре его жизни был Христос; для него ничего не было дороже, чем крестная любовь Сына Божия к грешному человеку. Поэтому он мог найти общий язык со всяким, кто во Христа верит и Его любит. Долгие годы владыка свидетельствовал христианам Запада о глубине и богатстве православной традиции. И многие через это свидетельство стали друзьями нашей Церкви, полюбили ее. Стыдно, но необходимо сказать, что в то же время иные соотечественники и единоверцы архиепископа, не испытавшие и малой доли пережитых им страданий, не понесшие и малой толики его трудов, клеймили “друга католиков и протестантов” за мнимую измену Православию...
А я даже не знала об этом удивительном человеке. Под ссылкой - полный текст, я цитирую лишь отрывки.
Девять месяцев провел он в тюремной камере, в которой было размещено еще двадцать заключенных. Спать приходилось то на полу, то на столе. Приговор несовершеннолетнему преподавателю Закона Божия оказался сравнительно мягким: три года концлагеря условно. По своей скромности владыка мало рассказывал об этом времени своей жизни. Помню только одно его воспоминание, которым он делился неоднократно. Долгое время ни у кого из обитателей камеры не было Евангелия, и Михаил истосковался по слову Божию. Наконец, долгожданную книгу как-то удалось получить с воли; предвкушая радость любимого чтения, юноша улегся с нею на тюремные нары. Но прежде, чем Михаил успел углубиться в глаголы вечной жизни, он услышал голос соседа по камере – пожилого католического священника: “Молодой человек! Эту книгу надо читать, стоя на коленях…”
У архиепископа Михаила была еще одна особенность, отличавшая его от многих собратьев. Он категорически отказывался принимать деньги или ценные подарки от духовенства. Ни копейки сверх установленного архиерейского жалованья не тратил на себя. К старости архиерей-бессребренник не скопил ничего: ни дачи, ни квартиры, ни машины, ни денег на банковском счету. Лишь комнатка в петербургской квартире его дочери.
Не совсем обычным было и совершаемое им богослужение. Следуя примеру митрополита Никодима, он благословлял чтение Евангелия, Апостола и паремий на русском языке по Синодальному переводу. Заменял некоторые наиболее непонятные выражения в богослужебных текстах. Громко произносил вслух евхаристические молитвы. Владыка стремился донести каждое слово, каждую мысль церковной службы до ума и сердца всякого человека, стоящего в храме. И всегда с глубокой верой, с особой убежденностью и осмысленностью произносил слова молитв.
Владыка Михаил был ярким проповедником Евангелия. Он неизменно говорил о главном: о Христе и о спасении. И всякий раз его проповедь – очень разная по стилю в зависимости от аудитории – была благовестием радости. Радости верить, радости знать Бога и любить Его, радости быть любимым Им. Конечно, владыка говорил прекрасным русским языком (хотя и несколько суховатым, он не любил красивости и елейности), конечно, его проповедь была безукоризненно выстроена. Но сила воздействия была не в этом. Он говорил от своего опыта, говорил о том, что действительно составляло весь смысл и всю радость его жизни.
“Церковь не хочет замечать свои «болячки»”. Увы, владыка мог еще раз убедиться в справедливости этих своих слов после публикации книги, которую некоторые читатели расценили как критиканство, очернительство или даже еретический соблазн. Впрочем, он был к этому готов. С юности он знал, что за верность Христу приходится платить дорогой ценою, и не искал покоя в старости. Он просто не мог молчать, когда видел, что “обряд... занимает первое место, а сущность таинства становится чем-то второстепенным”, что “произнесение («вычитывание») молитв, предусмотренных уставом, начинает казаться многим более важным, чем их осмысленное переживание”, что “апокриф… становится более популярным чтением и пользуется большим доверием и авторитетом, чем Священное Писание”, и – самое для него невыносимое – “великий, святой, спасительный, божественный облик Христа Спасителя заслоняется обличиями и заповедями человеческими”.
Преданность владыки Михаила идее христианского единства, его открытость к дружескому диалогу с христианами иных вероисповеданий была другим проявлением его всегдашней сосредоточенности на самом главном в христианстве. В центре его жизни был Христос; для него ничего не было дороже, чем крестная любовь Сына Божия к грешному человеку. Поэтому он мог найти общий язык со всяким, кто во Христа верит и Его любит. Долгие годы владыка свидетельствовал христианам Запада о глубине и богатстве православной традиции. И многие через это свидетельство стали друзьями нашей Церкви, полюбили ее. Стыдно, но необходимо сказать, что в то же время иные соотечественники и единоверцы архиепископа, не испытавшие и малой доли пережитых им страданий, не понесшие и малой толики его трудов, клеймили “друга католиков и протестантов” за мнимую измену Православию...